Поиск по сайту

Маруся Борисова-Севастьянова: «Эротики страшно не хватает в жизни»

Интервью и портретные фото Игоря Шеина, репродукции картин предоставлены автором

Некоторое время назад, в московском бутик-отеле Moss появились удивительные картины. Объединенные в серию «Сны», они называются «Сон номер один», «Сон номер два» и так далее. Действуют магически. Пятна золота сквозь загадочные растения зеркально отражаются словно в воде, закат, полное безмолвие, мир удивительной красоты и тайны. Автор этих живописных работ — Маруся Борисова-Севастьянова.

Про себя она говорит, что когда-то чудом получила красный диплом и профессию «дизайнер одежды», а параллельно работала стилистом в журнале Esquire, где оказалась «тоже чудом». «Работать стилистом я не собиралась, — вспоминает Маруся, — это случайно вышло, за меня заранее поручились для собеседования и было неудобно не пойти. Почему-то меня взяли, и я проработала там четыре года, начиная с пилотного номера». Потом Борисова-Севастьянова работала редактором часов и ювелирки в журнале Vogue, организовывала съемки, писала тексты, делала ворох других параллельных проектов. Затем ушла отовсюду, вышла замуж, решила окунуться в семью — «эксперимент не удался» — и Маруся улетела в Нью-Йорк, в летнюю резиденцию School of Visual Arts — учиться на факультете арт-инсталляции. «Мне на тот момент нужно было понять, что это за профессия, которой здесь в России как бы и нет. Я есть, а профессии нет. И я поехала туда выяснять: либо я чего-то не знаю, либо знаю и можно уже спокойно быть тем, кто ты есть». Второе предположение оказалась практически правдой. Вместо одного дипломного проекта, она сделала три — «скорее от скуки, друзей было мало, нужно было себя чем-то занять». Ну, а дальше поехало: витрины, музеи, строительство трехэтажного ресторана ZIMA в Лондоне, и наконец, живопись.

Я отправился в мастерскую Маруси Борисовой-Севастьяновой в центре Москвы, поговорить об удивительных картинах в отеле Moss, абстрактной и реалистичной живописи, соцсетях и возможных ее планах на будущее.

 

 

Маруся, мы познакомились когда ты была стилистом в Esquire. Сейчас ты занимаешься живописью. Кто ты? Стилист, художник, дизайнер?

Художник, другого определения нет. Я же много чего делаю, это слово единственное собирает и фокусирует весь спектр.

Ты стала художником органически? Никто не принуждал, не говорил, мол, Маруся, иди, рисуй?

У меня просто вариантов не было других. Я рисую сколько себя помню. Однажды лет в пять, я сломала руку и мне ее загипсовали всю, включая пальцы. Как я держала фломастеры — не пойму сейчас, но я в тот же день уже сидела за столом и продолжала рисовать. Я этому никакого особого значения не придавала конечно, но, когда пришла к родителям и заявила, что пойду работать «кем-то там», папа сказал, что я буду работать только по профессии и точка. Другим можно, мне нельзя. Смешно, но профессии-то у меня тогда не было никакой и в помине. Потом кучу всего делала — съемки, витрины, декорации, инсталляции, видео-арт, картины. Сейчас понимаю, что все, чем я занималась и занимаюсь, совершенно неотделимо друг от друга.

Работы, которые висят в отеле Moss, кажется, не особенно отражают окружающий контекст, не так ли? Расскажи о них.

На эту серию меня вывела Оксана Бондаренко (директор Фонда Поддержки Государственной Третьяковской Галереи — прим. TNB), для отеля Moss она формировала коллекцию искусства. Оксана рассказывала мне про австралийское нативное искусство и предложила сделать что-то подобное, но на русскую тему. Что-то древнее, не нашей эры. И так совпало, что последние два года я была поглощена именно этим — мифы, былины, cказки, десять человек на весь огромный дремучий лес в миллион гектаров и они там каким-то образом жили. Весь жизненный опыт людей передавался метафорически из уст в уста. Например, чукотские сказки — это просто фантастика! Когда я писала картины, слушала горловые пения шаманов из Тувы, Бурятии, от них просто улетаешь куда-то. Мне было страшно интересно почувствовать эти сохранившиеся связи, попробовать осознать как мы все мутировали. И все это потом вылилось в живопись, да так легко!! Я даже не знала, что такое возможно — написала первую работу за неделю! Добавила в нее золотую поталь, а, как ты понимаешь, золото — это особенный материал, имея ввиду наше снобское к нему отношение, с ним надо очень аккуратно. Если появляется золото, то его надо уметь отпустить, оно само заполняет форму и занимает свое место, лучше просто не мешать. Оказалось, абсолютно понятно откуда что берется. Память земли, память тела, крови, воздуха которым мы дышим, они абсолютно в контексте времени — эту память каждый несет в себе. Времена, когда таких деревьев не было, когда земля была молодая — нам не суждено уже это увидеть, но мы все помним, мы оттуда. Я абсолютно убеждена, что когда-то все это реально видела и просто написала это, в тех цветах, формах, ощущениях. Поверь, именно так.


 

Сон номер один. 181х141 см, холст, акрил, масло

 

Сон номер два. 180х140 см, холст, акрил, масло

 

Сон номер три. 191х150 см, холст, акрил, масло

 

Сон номер четыре. 171х141 см, холст, акрил, масло

 

Получился такой мистический реализм. Как он уживается с твоей эротической серией, которая тоже абсолютно реалистична, но совершенно по-другому?

Я об этом не задумывалась, видимо просто не вижу разницы. Иногда хочу смешать фигуративную живопись и эту. Мы такие же, понимаешь? Мы такие же как Земля. Всю дичь, всю, прости господи, первозданность, каждый несет в себе. Обожаю голых людей, они гораздо красивее одетых.

Чем еще тебя эротика привлекает?

Есть два момента. Во-первых, я всегда старалась быть в метафорическом плане обнаженной, мне так чище чувствовать жизнь. Профессионально мне нужно чувствовать сильнее, это мой инструмент. Во-вторых, мне в определенный момент стало понятно, что эротики страшно не хватает в дизайне, пространстве — везде. Сексуальность приторна и это «нет», а эротике — «да!». Просто потому, что пришло ее время, мы начали по ней тосковать. Поэтому, моя эротика — это просто в воздухе висящая история.

 

Из эротичеcкой серии. 55х45 см, холст, акрил



Пауль Клее говорил, что чем ужаснее становится мир вокруг нас, тем абстрактнее становится искусство. Что ты думаешь об этом?

(Маруся немного смущена, переспрашивает).  

Просто к твоим работам в отеле я был условно готов, но эротические оказались для меня откровением.

Это же прекрасно!

То есть, если развивать мысль Клее, вокруг нас кошмар-кошмар, а ты, несмотря ни на что, делаешь такие эротические этюды…

Может быть, это противовес. Не могу сказать, что целиком согласна с Клее, он по-своему прав конечно, но я за дуальность во всем, когда с одной стороны появляется абстрактное, а с другой — суперфигуративное. Когда есть один край, существует и другой. В любом случае, мы не знаем, в какое мы время живем. Я не уверена, что сейчас хуже или лучше, чем десять лет назад, когда абстракции возможно было больше и это не было связано с конкретными страшными историческими фактами, войнами и т. д. Например, в Венеции во время биеннале, я застала выставку дегенеративного искусства — вышла оттуда буквально на ватных ногах. Это гораздо страшнее чем «Герника»! Если «Герника» была ответом на момент ада, то дегенеративное искусство предвосхищало ад. Позже я попала в Вену, где скопом отсмотрела всего Эгона Шиле. Вот что было ужасно страшно! И это не абстракции.

Согласен, давай сменим тему. Оказывает ли на тебя влияние всякий диджитал, инстаграм, соцсети разные?

Нельзя сказать, что не влияет. Даже если бы могла их игнорировать — и тогда бы влияло. Это ведь все вокруг уже. Но я к соцсетям никак не отношусь, для меня это сухой инструмент — пока не научусь ловить контекст из воздуха. Вести соцсети для меня почти мучительно. Уверена, в скором времени жизнь без соцсетей станет привилегией, очень надеюсь ее заслужить. Кроме того, я уверена, что, несмотря на соцсети, природа, сущность людей, совершенно не меняются. Меняются только пути, сквозь которые находят выход добро или зло. Я наблюдала много раз, когда в сетях происходило что-то невообразимо прекрасное, но чаще, конечно, наоборот.

Я обнаружил твои «Сны» в фейсбуке, например.

Да! Вот поэтому мне не следует от него отказываться. К сожалению. 

 

В мастерской

 

Мы смотрим многочисленные наброски с натуры. Маруся сетует, что, иногда не думая о будущем, использовала обе стороны бумаги. Показывает макет настенного перекидного корпоративного календаря (оказывается, их все еще выпускают!), в котором в качестве иллюстраций использованы идеи ее последних живописных работ, но разделенные на слои по цвету. В будущем она планирует сделать трехмерные работы в толстых рамах под стеклом. «Слой за слоем, каждый слой вначале будет нарисован от руки, потом — на отработку вектора, потом на лазер — получатся вот такие штуки». Показывает.

В твои работы для календаря «вписаны» бутылки с напитками. Получается вроде реклама какая-то...

Да, эти работы утилитарны, потому что находятся в утилитарном контексте. Выдерни бутылки, перекодируй контекст, добавь пару новых слоев — и утилитарность уходит. Чем больше я занимаюсь живописью — тем больше самобытности, смелости выходит в рекламных проектах. И наоборот, в творческих личных историях, я со временем становлюсь чище, легче, проще. Когда-то я делала проект в Музее Москвы — две тысячи метров с садами, домами, декорациями — после этого страх перед масштабом ушел. Я поняла, что так можно и город построить. Разумеется, есть куда расти, но в коммерческих проектах это уже горизонтальный рост. Я еще параллельно тогда сделала программу учебную по созданию коммерческой арт-инсталляции, расписала весь процесс, сделала из него семинар на месяц и за два года выпустила сотню студентов. Думаю, продолжу преподавать, скоро сообщу где и когда.

 




Мы говорим о больших именах в современном искусстве, когда художник дает произведению имя, а сам его даже не касается в процессе создания — все делают подмастерья или просто рабочие, которые автора в глаза не видели. Я привожу в пример кино, когда в титрах указан не только режиссер и актеры, но и оператор, монтажер и т.д. Спрашиваю, как Маруся к этому относится.

Нормально! В работе с декорациями, например, я сама руками не делаю практически ничего. Раньше у меня была мастерская, где я все делала сама, разве что не сварку. Жгла, пекла, клеила, лепила, световые инсталляции делала — все, чему можно было научиться — все это я прошла. Поэтому, с меня сейчас только консультации, худнадзор. И это мои произведения. Но, быть подписанной подмастерьем у большого художника — зачем это? Эта информация полезна только в узкой профессиональной среде пока ты растешь, а в ней и без подписи знают, кто кому кисти подносил.

Верно!

Подмастерья были всегда у больших художников и там, где большие масштабы. Кстати, у меня есть мечта сделать фреску. Огромную — на вокзале, в метро, в аэропорту — где угодно, где много места. Чем больше, тем лучше. И мне нужны будут руки, талантливые и усердные. Ты же понимаешь, сколько там грунтовки? 

 

 

Любое использование материалов допускается только с согласия редакции.
© 2024, The New Bohemian. Все права защищены.
mail@thenewbohemian.ru