Это все придумал Черчилль...
Фото вверху — это вид с балкона моего номера после захода солнца. Примерно такую картину наблюдал сэр Уинстон Черчилль, живший этажом выше. В La Mamounia он провел несколько месяцев, посвящая свободное время живописи. Черчилль полагал, что находится в «самом прекрасном месте на земле».
Под тихий шелест покрышек штатного «рейндж-ровера» мы подкатываем к центральному входу La Mamounia. Двое «стражей» в фесках и бабушах синхронно распахивают двустворчатые двери, произносят «welcome», сдержанным наклоном головы приглашают внутрь. Там уже поджидает улыбчивый джентльмен в строгом черном костюме, ведет в глубины лобби и усаживает на диван. «Как долетели? Все ли о'кей? Как прошла встреча в аэропорту? Какова погода в Москве?» — вопросы следуют один за другим, не нуждаясь в ответах. Услыхав, что в канун отъезда у нас в белокаменной был ноль по цельсию, джентльмен вытягивает лицо, но через секунду, едва сдерживая смех, смотрит на нас с оттенком жалости и восклицает: «It must be fre-e-e-ezin’!!» Приносят горячий чай в маленьких стеклянных стаканчиках. Затем он берет наши паспорта и удаляется в сторону ресепшен, пообещав вернуться с ключами. Минут пять спустя несут изумительный белый напиток на основе молока, миндальной пасты и специй, который скрашивает еще несколько минут ожидания. Вскоре наш патрон возвращается, но вместо ключей раздает анкеты, которые надо заполнить. Заполняем. Уходит снова. Подходит девушка в красивом белом платье и на приличном русском (когда-то училась в Петербурге) спрашивает, откуда мы, как долетели и все ли хорошо. Мы беседуем еще минут пятнадцать. Наконец бежит патрон с ключами-карточками, торжественно их вручает, с забавным акцентом произнося наши фамилии, и, извиняясь, объясняет причину задержки: отель забит под завязку, к тому же «прямо перед вами здесь поселилась Хиллари Клинтон с многочисленной свитой».
Такие, местами комичные неувязки «на входе» (достаточные, впрочем, чтобы какая-нибудь чувствительная особа пошла вразнос) — очевидное свидетельство того, что самый знаменитый отель Африки, открытый в 1923 году и поражавший своим великолепием звезд и сильных мира сего, пережил серьезную реинкарнацию и вновь «учится ходить». На протяжении трех лет La Mamounia была закрыта, находясь в распоряжении модного и энергичного декоратора Жака Гарсии, получившего 120 миллионов евро на «ремонт». Параллельно владельцы полностью сменили штат сотрудников — от гендиректора до официантов. Видимо, если начинать новую жизнь, то с чистого листа. Сам Гарсия, впрочем, предпочитает говорить о связи времен: «La Mamounia — это сказка, рай, который мы ищем, но никогда не находим. Соединив лучшее, что может предложить современный мир с традиционными ценностями, этот отель предлагает уникальный опыт, который настолько неотделим от мифа, что сам им является». С момента открытия гарсиевской «перестройки» минуло почти семь лет, а споры об отеле не утихают. Многие полностью согласны с декоратором, относя, впрочем сказанное им к той La Mamounia, которую сам же декоратор и переделал. К примеру, один такой критик, категорично заявил мне, что «классической La Mamounia, той, что была до закрытия в 2006 году, больше нет, сейчас это просто хороший отель». Строго говоря, ностальгия — особое чувство, с ним не поспоришь.
Гарсия действовал решительно, меньше всего напоминая археолога с кисточкой, трепетно сдувающего пылинки с древних черепков. Все, что можно было продать, хладнокровно вывезли и пустили по миру на аукционе во Дворце конгрессов в Марракеше. Раньше в лобби было унылое, как в общественной столовой, плоское освещение, а на серых мраморных полах лежали пестрые красные ковры, узор которых вступал в непреодолимое противоречие со всем вокруг. Теперь здесь царит традиционный гарсиевский полумрак. На полу — гигантский однотонный палас толщиной сантиметра в два, но его «чужеродность» идеально подчеркивает великолепие резного кедрового потолка. А в самом центре, прямо под ромбовидным куполом, разместилось изваяние 1907 года с изображением бербера на верблюде, отражающего нападение ягуара. Скульптура покоится на высоком постаменте, основание которого окружено диванами, обтянутыми в темно-красный бархат.
Полностью сменив освещение, Гарсия категорически отверг все заигрывания с ар-деко, без компромиссов отдав предпочтение арабо-андалусийскому стилю. Восприятию мозаики-зелиж из эмалированной терракоты и тончайшей резьбы по гипсу ничего не должно мешать, поэтому на месте марокканского ресторана теперь внутренний бассейн, а в дополнение к нему в противоположном крыле появился лаконичный дворик в том же стиле. Сам же ресторан переехал в отдельное здание в саду, верхний этаж которого украшает сигарная комната — одно из самых изысканных помещений отеля, стены и потолок которой облицованы в старинной берберской технике с использованием мореных лавровых прутьев. Доведены до совершенства два 700-метровых риада, расположенных в саду. Жить в риаде можно абсолютно автономно, к каждому ведут подземные ходы для обслуживающего персонала, чтобы излишняя суета прислуги не допекала постояльцев.
Гарсия удалил все нелепые репродукции со стен. Сейчас невозможно себе представить, но наряду с оригинальными произведениями искусства в La Mamounia повсюду висели неумело сканированные и отпечатанные с многократным увеличением на струйном принтере репродукции картин и рекламных плакатов 30-х годов. Теперь на стенах преимущественно черно-белая фотография и графические наброски на национальные темы. Волею судеб я поселился в том же крыле, что и в 2005 году, когда приехал сюда впервые. Второй этаж, обычный сингл с балконом и видом на сад и бассейн. Критически оценив овальное изголовье кровати, я больше не нашел, к чему придраться.
Самое главное — резной орнамент и мозаику по периметру — Гарсия сохранил, равно как и оконные рамы. Потолок тоже. Территорию удобств, напротив, изменил до неузнаваемости, придав ей стиля и, я бы сказал, соответствия. Раньше здесь был какой-то доморощенный евроремонт и душевой поддон с целофановой занавеской на пластмассовых крючках. Я посмотрел Al Mamoun Suite — самый большой номер в отеле (212 кв. м), расположенный здесь же на втором, в конце коридора. Неизвестно, как он выглядел ранее, но стены, обшитые шелком компании Prelle, изготавливающей обивочные ткани с 1752 года, просторная гостиная, да и весь интерьер в целом исключительно хороши.
На ужин мы отправились в марокканский ресторан. Увлекшись поеданием бараньих мозгов, я не заметил, как вошла госпожа Клинтон в небольшом сопровождении и скромно села за единственно свободный соседний стол. Охраны не было. Или не было видно — в данном случае это не важно. Важно то, что остальные гости продолжали невозмутимо отдыхать, наслаждаясь едой, общением и прелестью теплой марокканской ночи. На госсекретаря США внимания никто не обращал, что, безусловно, не могло ее не радовать, позволяя и самой расслабиться в кои-то веки. La Mamounia не привыкать к серьезной клиентуре. Здесь так было, есть и будет. Даже лет через 20–30, когда последователям Жака Гарсии вновь придется все переделывать.
