Маруся Борисова-Севастьянова: «Эротики страшно не хватает в жизни»

Некоторое время назад, в московском бутик-отеле Moss появились удивительные картины. Объединенные в серию «Сны», они называются «Сон номер один», «Сон номер два» и так далее. Действуют магически. Пятна золота сквозь загадочные растения зеркально отражаются словно в воде, закат, полное безмолвие, мир удивительной красоты и тайны. Автор этих живописных работ — Маруся Борисова-Севастьянова.

Про себя она говорит, что когда-то чудом получила красный диплом и профессию «дизайнер одежды», а параллельно работала стилистом в журнале Esquire, где оказалась «тоже чудом». «Работать стилистом я не собиралась, — вспоминает Маруся, — это случайно вышло, за меня заранее поручились для собеседования и было неудобно не пойти. Почему-то меня взяли, и я проработала там четыре года, начиная с пилотного номера». Потом Борисова-Севастьянова работала редактором часов и ювелирки в журнале Vogue, организовывала съемки, писала тексты, делала ворох других параллельных проектов. Затем ушла отовсюду, вышла замуж, решила окунуться в семью — «эксперимент не удался» — и Маруся улетела в Нью-Йорк, в летнюю резиденцию School of Visual Arts — учиться на факультете арт-инсталляции. «Мне на тот момент нужно было понять, что это за профессия, которой здесь в России как бы и нет. Я есть, а профессии нет. И я поехала туда выяснять: либо я чего-то не знаю, либо знаю и можно уже спокойно быть тем, кто ты есть». Второе предположение оказалась практически правдой. Вместо одного дипломного проекта, она сделала три — «скорее от скуки, друзей было мало, нужно было себя чем-то занять». Ну, а дальше поехало: витрины, музеи, строительство трехэтажного ресторана ZIMA в Лондоне, и наконец, живопись.

Я отправился в мастерскую Маруси Борисовой-Севастьяновой в центре Москвы, поговорить об удивительных картинах в отеле Moss, абстрактной и реалистичной живописи, соцсетях и возможных ее планах на будущее.

Маруся, мы познакомились когда ты была стилистом в Esquire. Сейчас ты занимаешься живописью. Кто ты? Стилист, художник, дизайнер?

Художник, другого определения нет. Я же много чего делаю, это слово единственное собирает и фокусирует весь спектр.

Ты стала художником органически? Никто не принуждал, не говорил, мол, Маруся, иди, рисуй?

У меня просто вариантов не было других. Я рисую сколько себя помню. Однажды лет в пять, я сломала руку и мне ее загипсовали всю, включая пальцы. Как я держала фломастеры — не пойму сейчас, но я в тот же день уже сидела за столом и продолжала рисовать. Я этому никакого особого значения не придавала конечно, но, когда пришла к родителям и заявила, что пойду работать «кем-то там», папа сказал, что я буду работать только по профессии и точка. Другим можно, мне нельзя. Смешно, но профессии-то у меня тогда не было никакой и в помине. Потом кучу всего делала — съемки, витрины, декорации, инсталляции, видео-арт, картины. Сейчас понимаю, что все, чем я занималась и занимаюсь, совершенно неотделимо друг от друга.

Работы, которые висят в отеле Moss, кажется, не особенно отражают окружающий контекст, не так ли? Расскажи о них.

На эту серию меня вывела Оксана Бондаренко (директор Фонда Поддержки Государственной Третьяковской Галереи — прим. TNB), для отеля Moss она формировала коллекцию искусства. Оксана рассказывала мне про австралийское нативное искусство и предложила сделать что-то подобное, но на русскую тему. Что-то древнее, не нашей эры. И так совпало, что последние два года я была поглощена именно этим — мифы, былины, cказки, десять человек на весь огромный дремучий лес в миллион гектаров и они там каким-то образом жили. Весь жизненный опыт людей передавался метафорически из уст в уста. Например, чукотские сказки — это просто фантастика! Когда я писала картины, слушала горловые пения шаманов из Тувы, Бурятии, от них просто улетаешь куда-то. Мне было страшно интересно почувствовать эти сохранившиеся связи, попробовать осознать как мы все мутировали. И все это потом вылилось в живопись, да так легко!! Я даже не знала, что такое возможно — написала первую работу за неделю! Добавила в нее золотую поталь, а, как ты понимаешь, золото — это особенный материал, имея ввиду наше снобское к нему отношение, с ним надо очень аккуратно. Если появляется золото, то его надо уметь отпустить, оно само заполняет форму и занимает свое место, лучше просто не мешать. Оказалось, абсолютно понятно откуда что берется. Память земли, память тела, крови, воздуха которым мы дышим, они абсолютно в контексте времени — эту память каждый несет в себе. Времена, когда таких деревьев не было, когда земля была молодая — нам не суждено уже это увидеть, но мы все помним, мы оттуда. Я абсолютно убеждена, что когда-то все это реально видела и просто написала это, в тех цветах, формах, ощущениях. Поверь, именно так.

Получился такой мистический реализм. Как он уживается с твоей эротической серией, которая тоже абсолютно реалистична, но совершенно по-другому?

Я об этом не задумывалась, видимо просто не вижу разницы. Иногда хочу смешать фигуративную живопись и эту. Мы такие же, понимаешь? Мы такие же как Земля. Всю дичь, всю, прости господи, первозданность, каждый несет в себе. Обожаю голых людей, они гораздо красивее одетых.

Чем еще тебя эротика привлекает?

Есть два момента. Во-первых, я всегда старалась быть в метафорическом плане обнаженной, мне так чище чувствовать жизнь. Профессионально мне нужно чувствовать сильнее, это мой инструмент. Во-вторых, мне в определенный момент стало понятно, что эротики страшно не хватает в дизайне, пространстве — везде. Сексуальность приторна и это «нет», а эротике — «да!». Просто потому, что пришло ее время, мы начали по ней тосковать. Поэтому, моя эротика — это просто в воздухе висящая история.

Пауль Клее говорил, что чем ужаснее становится мир вокруг нас, тем абстрактнее становится искусство. Что ты думаешь об этом?

(Маруся немного смущена, переспрашивает).  

Просто к твоим работам в отеле я был условно готов, но эротические оказались для меня откровением.

Это же прекрасно!

То есть, если развивать мысль Клее, вокруг нас кошмар-кошмар, а ты, несмотря ни на что, делаешь такие эротические этюды…

Может быть, это противовес. Не могу сказать, что целиком согласна с Клее, он по-своему прав конечно, но я за дуальность во всем, когда с одной стороны появляется абстрактное, а с другой — суперфигуративное. Когда есть один край, существует и другой. В любом случае, мы не знаем, в какое мы время живем. Я не уверена, что сейчас хуже или лучше, чем десять лет назад, когда абстракции возможно было больше и это не было связано с конкретными страшными историческими фактами, войнами и т. д. Например, в Венеции во время биеннале, я застала выставку дегенеративного искусства — вышла оттуда буквально на ватных ногах. Это гораздо страшнее чем «Герника»! Если «Герника» была ответом на момент ада, то дегенеративное искусство предвосхищало ад. Позже я попала в Вену, где скопом отсмотрела всего Эгона Шиле. Вот что было ужасно страшно! И это не абстракции.

Согласен, давай сменим тему. Оказывает ли на тебя влияние всякий диджитал, инстаграм, соцсети разные?

Нельзя сказать, что не влияет. Даже если бы могла их игнорировать — и тогда бы влияло. Это ведь все вокруг уже. Но я к соцсетям никак не отношусь, для меня это сухой инструмент — пока не научусь ловить контекст из воздуха. Вести соцсети для меня почти мучительно. Уверена, в скором времени жизнь без соцсетей станет привилегией, очень надеюсь ее заслужить. Кроме того, я уверена, что, несмотря на соцсети, природа, сущность людей, совершенно не меняются. Меняются только пути, сквозь которые находят выход добро или зло. Я наблюдала много раз, когда в сетях происходило что-то невообразимо прекрасное, но чаще, конечно, наоборот.

Я обнаружил твои «Сны» в фейсбуке, например.

Да! Вот поэтому мне не следует от него отказываться. К сожалению. 

 

Мы смотрим многочисленные наброски с натуры. Маруся сетует, что, иногда не думая о будущем, использовала обе стороны бумаги. Показывает макет настенного перекидного корпоративного календаря (оказывается, их все еще выпускают!), в котором в качестве иллюстраций использованы идеи ее последних живописных работ, но разделенные на слои по цвету. В будущем она планирует сделать трехмерные работы в толстых рамах под стеклом. «Слой за слоем, каждый слой вначале будет нарисован от руки, потом — на отработку вектора, потом на лазер — получатся вот такие штуки». Показывает.

В твои работы для календаря «вписаны» бутылки с напитками. Получается вроде реклама какая-то...

Да, эти работы утилитарны, потому что находятся в утилитарном контексте. Выдерни бутылки, перекодируй контекст, добавь пару новых слоев — и утилитарность уходит. Чем больше я занимаюсь живописью — тем больше самобытности, смелости выходит в рекламных проектах. И наоборот, в творческих личных историях, я со временем становлюсь чище, легче, проще. Когда-то я делала проект в Музее Москвы — две тысячи метров с садами, домами, декорациями — после этого страх перед масштабом ушел. Я поняла, что так можно и город построить. Разумеется, есть куда расти, но в коммерческих проектах это уже горизонтальный рост. Я еще параллельно тогда сделала программу учебную по созданию коммерческой арт-инсталляции, расписала весь процесс, сделала из него семинар на месяц и за два года выпустила сотню студентов. Думаю, продолжу преподавать, скоро сообщу где и когда.

 

Мы говорим о больших именах в современном искусстве, когда художник дает произведению имя, а сам его даже не касается в процессе создания — все делают подмастерья или просто рабочие, которые автора в глаза не видели. Я привожу в пример кино, когда в титрах указан не только режиссер и актеры, но и оператор, монтажер и т.д. Спрашиваю, как Маруся к этому относится.

Нормально! В работе с декорациями, например, я сама руками не делаю практически ничего. Раньше у меня была мастерская, где я все делала сама, разве что не сварку. Жгла, пекла, клеила, лепила, световые инсталляции делала — все, чему можно было научиться — все это я прошла. Поэтому, с меня сейчас только консультации, худнадзор. И это мои произведения. Но, быть подписанной подмастерьем у большого художника — зачем это? Эта информация полезна только в узкой профессиональной среде пока ты растешь, а в ней и без подписи знают, кто кому кисти подносил.

Верно!

Подмастерья были всегда у больших художников и там, где большие масштабы. Кстати, у меня есть мечта сделать фреску. Огромную — на вокзале, в метро, в аэропорту — где угодно, где много места. Чем больше, тем лучше. И мне нужны будут руки, талантливые и усердные. Ты же понимаешь, сколько там грунтовки?